Из писем заключенных:
"...Считаю необходимым затронуть такое явление в Т-2, как создание администрацией самодеятельных организаций (актива) и их направленности. Следует сразу сказать, что в п.7 ст. 111 УИК РФ не предусмотрено создание активов в тюрьмах. В Т-2 активисты наделены негласно полномочиями сотрудников администрации. Им разрешены практически любые действия против заключенных, не состоящих в активе, вследствие этого явления в Т-2 администрацией созданы "пресс-хаты". Одна из них камера N 128 (карантин), в которой находятся 5-6 осуждённых, являющихся членами самодеятельных организаций или просто "прессовщики".
По прибытии в Т-2 заключенного помещают в карантин, где он проходит "обработку" со стороны активистов - "прессовщиков". С заключенным активисты могут сделать все, что им вздумается - избить, изнасиловать и т.д., и все это с ведома администрации.
Хочу отметить, что и в каждой камере на тюремном режиме содержаться по 2-3 активиста, особыми привилегиями из них пользуются бригадиры.
Бригадирам дается негласное разрешение на рукоприкладство, им разрешается не соблюдать режим содержания. Для сотрудников Т-2 бригадир всегда прав, невзирая ни на что.
Должность бригадира, в основном, дается осуждённым, совершившим тяжкие и низкие преступления - маньякам, убийцам, насильникам детей и женщин.
Само собой для простого заключенного, в котором есть чувство чести и достоинства, такое положение дел является величайшим оскорблением его прав.
Если заключенный будет не согласен в чем-либо с бригадиром, то администрация вступится за своего избранника, а простого заключенного выведут на коридор и изобьют до полусмерти с последующим наложением взыскания и водворением в карцер для экзекуции.
С уничтожением в Т-2 неимущественных прав заключенных у многих из них стала исчезать потребность и вера в справедливость и просто желание жить, поэтому в течение нескольких лет в Т-2 совершались суициды, заключенные вскрывали себе вены, вгоняли металлические штыри в легкие, печень, кишечник.
В действительности подтверждение суицида находили лишь единичные случаи, да и те не заинтересовывали надзорные органы вопросом, почему совершаются самоубийства.
Все остальные многочисленные факты суицида тщательно скрывались сотрудниками тюрьмы.
В 2000 году в Т-2 произошел факт самосожжения, а именно из-за того, что заключенный не мог больше терпеть издевательств со стороны сотрудников Т-2.
В местной прессе известили российское общество о том, что осуждённым была нарушена техника безопасности на производстве. Каким образом был скрыт этот факт, остается догадываться...";
"...15.02.02 я прибыл в учр. ЮУ 323/Т-2 был избит и водворен в изолятор, где не было в раме стекол и отсутствовало отопление. Все это происходило в феврале, когда стояли морозы. На мое обращение перевести меня в другую камеру начали угрожать физическим избиением и подвешиванием на наручники к решетке. После меня перевели в карантин в камеру N 128, где я находился трое суток, где также был беспредел со стороны осуждённых - активистов.
Все это происходило с одобрения администрации, так как они постоянно за этим наблюдают в два глазка, находящихся в этой камере, и не вмешиваются.
После перевода меня в рабочую камеру N138, где нельзя было передвигаться, если кто-то из сокамерников находился на ногах, постоянно приходилось сидеть за столом с еще восьмью человеками.
Такое положение на протяжении всего срока сильно сказалось на моей психике.
20.07.02 г. я был вызван из камеры для беседы с оперативниками - Меркуловым П.П., Денисовым, Кокоткиным.
Ими я опять был жестоко избит палками, ногами, о мою голову был разбит стул, который находился в кабинете, а Кокоткин умышленно своими избиениями сломал мне ребра с левой стороны.
То же самое избиение со сломанными ребрами было с моим сокамерником Пономаревым Романом...";
"...Когда меня привезли в СТ-2, то после обыска посадили в камеру N 119.
На следующее утро на проверке я был избит сотрудниками администрации за то, что не поздоровался с ними, били в область живота и груди.
При осмотре камеры сотрудники учреждения нашли за решеткой в окне паутину и сказали мне, что если через 15 минут они придут вновь и увидят, что не будет помыто все, что покрашено в камере, увидят паутину, то вообще убьют.
Примерно через час они пришли и увидели паутину, которую я при всем моем желании не смог бы достать, меня опять избили.
Через пять суток перевели в камеру N128, так называемый "карантин".
Там находились еще четверо осуждённых, сидящих в ней постоянно.
В этой камере меня под угрозой физической расправы и перевода в камеру с гомосексуалистами заставляли писать извинительные письма на начальника учреждения, из которого я прибыл на тюрьму, заявление в актив камеры, в газету "Контакт", издаваемую управлением исполнения наказаний по Липецкой области.
Мне запрещалось вставать из-за стола, руки заставляли держать только на столе, сидеть на одном и том же месте, запрещали разговаривать, курить разрешали один раз в два часа, также заставляли надеть повязку дежурного, заставляли бегом передвигаться по камере.
В туалет по большому разрешалось только после 19 часов. Если что-то делал не так, то избивали.
У меня туберкулез, работал в полуподвальном помещении. Рабочая камера не была оснащена окном, меня заставляли носить очень тяжелую продукцию. Работали с мелом без масок или респираторов.
Работать заставляли по одиннадцать часов, так что приходилось ложиться спать грязными. Это продолжалось изо дня в день. Непосредственно начальник отряда Полторак П.И. принуждал меня вступить в актив под угрозой физической расправы, заточения в карцер и перевода меня в камеру гомосексуалистов...";
"...В камере-карантине N128 я был подвергнут моральному и физическому истязанию со стороны сокамерников-активистов, которые действовали по указанию начальника карантина Калашникова А.В.
Калашников путем угроз и избиений заставлял меня вступить в самодеятельную организацию.
В избиении принимали участие капитаны Меркулов и Пыщев, они же высказывали в мой адрес угрозы сексуального насилия.
В зимнее время обувь по сезону не выдавалась, сотрудник режимного отдела Кокоткин пояснял: "Если вы будете ходить в ботинках, то быстро сотрете краску с полов".
Так как прогулка была обязательна для всей камеры, мне пришлось всю зиму ходить на нее в домашних тапочках, а это полтора часа на улице в мороз и снег.
Рабочие камеры N 126-138 находятся в аварийном состоянии, в них не хватает воздуха, а теснота приводит к повышенному травматизму.
Вентиляция не работает, из-за этого в камере стоит смрад, в воздухе большая концентрация пыли, кислорода не хватает, что впоследствии приводит к заболеванию легочной и дыхательной системы.
Если не выполнишь норму выработки, следует жестокая расправа.
У меня врожденное заболевание глаз и это отмечено в медкарте. Я не в состоянии работать на шлифовке-полировке, так как плохо вижу.
Моя жалоба по этому поводу не возымела действия, в результате чего у меня не раз были травмы рук и ног...";
"...16.03.02 г. ко мне были применены меры физического характера, в частности, избиение дубинками и табуретом в разные части тела, включая и голову.
Избиение производила дежурная смена под руководством подполковника Семенова. В результате жестоких побоев у меня были сломаны ребра с правой стороны, а голова представляла сплошную гематому.
Положенный мне отпуск в 12 рабочих дней я провел на рабочем месте. Работал, а не отдыхал, так как мастера смены требовали перевыполнения нормы...";
"... Не в силах больше терпеть вышеперечисленные издевательства, я вынужден был обратиться с жалобой в прокуратуру г. Ельца.
24.02.02 г. отправил жалобу в запечатанном виде через спецчасть учреждения ЮУ 323/Т-2.
25.02.02 г. был вызван к капитану Пыщеву О.А., где в личной беседе выслушал в свой адрес массу угроз и требование забрать жалобу обратно.
Так же 26.02.02 г. меня вызвали на беседу капитан Меркулов, подполковник Семенов Ю.В., подполковник Макаров. На меня оказывали психологическое и моральное давление, угрожали.
27.02.02 г. я был вызван на беседу гражданским лицом, которое представилось прокурором по надзору. Не выслушав меня до конца, он покинул кабинет, после чего я был избит дежурной сменой.
Когда я и после этого отказался забирать жалобу, меня вызвали на прием к начальнику учреждения полковнику Меркулову Е.А., где выписали 15 суток штрафного изолятора якобы за конфликтную ситуацию в камере.
По приходу в изолятор я был избит дежурной сменой до потери сознания и прикован наручниками к железной решетке в подвешенном состоянии. В таком положении я висел трое суток, мне не давали пищу и даже не отстегивали для оправления естественных надобностей. Стёкла в окнах карцера отсутствовали, температура в помещении была минусовой, а пол в нем бетонный.
По истечении двух суток ко мне привели фельдшера, он осмотрел мои опухшие руки и сказал, чтобы мне отстегнули одну руку. Мне пришлось еще сутки находиться в подвешенном состоянии на одной руке. Все это серьезно отразилось на состоянии моего здоровья...";
"...В декабре 2002 года я был водворен в карцер и пристегнут наручниками к решетке. В течение пяти суток меня избивали и не отстегивали наручники ни для оправления естественных надобностей, ни для принятия пищи и воды.
Пристегнут я был так, что не мог опереться ногами о пол, практически я был подвешен на наручниках. Температура в камере была такая же, как и на улице, так как растекшаяся по полу вода замерзала.
Состояние моего здоровья резко ухудшилось, у меня появился кашель, кисти рук распухли, я чувствовал жар и боль от многочисленных побоев.
Потом меня перевели в камеру N 117, где я находился один четверо суток, в течение которых меня продолжали избивать, требуя написать извинительное письмо, заявление о вступлении в актив или же явку с повинной о якобы совершенном мной преступлении. Впоследствии я находился в камере N112 более десяти дней.
В течение этого времени меня избивали по несколько раз в сутки, требуя то же самое.
В начале января меня перевели в рабочую камеру N143, мои просьбы к бригадиру записать меня в медчасть игнорировались.
Я работал в условиях, которые усугубили состояние моего здоровья.
10.02.03 г. мое состояние здоровья резко ухудшилось, я не в состоянии был работать, но меня вынуждали выходить на работу и требовали норму выработки.
15.02.03 г. меня положили в санчасть, но до 19.02 никакой медицинской помощи не оказывали.
Вечером этого дня меня на машине скорой помощи привезли в центральную больницу г. Ельца, где поставили диагноз: очаговая пневмония и плеврит, а также обнаружили переломы ребер.
Мне оказали необходимую помощь: выкачали жидкость из плевры, провели интенсивную терапию, а в конце февраля этапировали в тюремную больницу г. Липецка.
Таким образом, вследствие переохлаждения в карцере, отеков от побоев и неоказания своевременной медицинской помощи медработниками Т- 2 у меня наступило резкое стойкое ухудшение здоровья, опасное для жизни...";
"...Среди миллионов людей вряд ли найдется человек, которого не охватило бы чувство возмущения, презрения и ненависти к преступникам в погонах, осмелившимся на протяжении десятилетий совершать тяжкие преступления против здоровья, чести и достоинства беззащитных заключенных.
Не укладывается мысль о том, что в обществе, где человек пользуется конституционным правом на труд, отдых, где создаются необходимые условия для всестороннего развития личности, могут существовать "оборотни в погонах", способные убить или причинить тяжкое телесное повреждение заключенному ударом сапога, или довести его до самоубийства.
Кто же вступится за поруганную честь заключенных?
Кто смоет, кто и как искупит тот позор, который навсегда неутешной болью будет напоминать заключенному о кровавом беспределе в ЮУ 323/Т-2, о Елецкой "крытке".
Как видно из приведенных выше писем, заключенные поджигают себя, вешаются, наносят телесные повреждения и это не случайные вещи, это вынужденные акты людей, защищающих своё достоинство.
Так, осуждённый Бирюков Евгений в общей сложности вогнал себе пять (!) штырей в область правой груди. Администрация называет такие действия членовредительством, вкладывая в это слово негативный смысл.
Но в данном случае уместно вспомнить старую русскую пословицу: "в чужом глазу соринку заметно, а в своем бревна не видно".
Жертвуя своим здоровьем, а возможно жизнью, человек таким образом доказывал своё право быть человеком. Он один из немногих, кто не выполнил незаконных требований администрации, заплатив такую цену: в 26 лет он по существу стал инвалидом.
Его не стали оперировать, официально выдвигая такие основания, что Бирюков отказался.
Однако, никаких расписок об отказе от операции он не писал, напротив, с апреля 2003 года, когда уже мне пришлось заниматься этим вопросом, обращался с жалобами в разные ведомства, в т.ч. Главное управление исполнения наказаний, с просьбой прооперировать его.
В конце мая Бирюкова из больницы вновь перевели на тюремный режим, хотя это заведомо незаконно: он не утратил статус больного, а на строгом тюремном режиме - камерное содержание, одна продуктовая передача в год и т.д. В качестве лечения больного, у которого поражено легкое и не прекращалась высокая температура - укол анальгина на ночь.
Вот уже пять месяцев представители администрации СТ-2 говорят мне, что ожидают наряд на Бирюкова, чтобы отправить его в лечебное учреждение на операцию.
Они думают, что это звучит убедительно, тем более, в отношении больного, у которого в любое время может начаться абсцесс в легком, и его просто не довезут до тюремной больницы, которая находится в 80 км от Ельца.
Моя жалоба на преступное бездействие сотрудников тюрьмы, направленная в ГУИН в июле 2003 года, до сих пор оставлена без ответа.
Бирюков по медицинским показателям, независимо от решения вопроса, оперировать его или нет, должен содержаться в лечебном учреждении, но не на тюремном режиме, это очевидно даже для непрофессионала.
Его пребывание там есть не что иное как наказание непокорного.
В продолжение этих целенаправленных действий и.о. начальника Алисов отказал мне в июне 2003 года в приеме продуктовой передачи обессиленному человеку с ослабленной иммунной системой, а и.о. начальника медчасти Родионова заявила, что не может вмешаться, потому что носит погоны.
Изложенное однозначно свидетельствует о том, что все вопросы в СТ-2, в том числе, медицинские, решает администрация или с ее подачи подчиненные ей лица.
Например, переданные мной после консультации с хирургом-фтизиатром медикаменты начали применять только на 7-8 сутки после их приема, при этом никакого другого лечения Бирюков не получал.
Продукты питания удалось передать дважды благодаря вмешательству прокурора г. Ельца. Теплая одежда была выдана осужденному после очередного скандала, так как, на взгляд сотрудников Т-2, в сентябре ещё не наступил сезон, хотя температура воздуха в это время была 8-10 градусов, а камера не отапливалась.
Хочу обратить внимание, что речь идет о моем регулярном (как минимум раз в неделю, начиная с июня 2003 года) посещении осуждённого.
Почти каждый раз с целью защиты его прав - стычки с руководством учреждения, медработниками, обращения в прокуратуру.
Эта борьба отбирает физические и духовные силы, приводит в негодование, вселяет в сердце боль.
И если я теряю здоровье, видя только верхушку айсберга, что говорить о чувствах и возможностях заключенных, находящихся в полнейшей изоляции и лишенных помощи извне?
Ответ не требует комментариев.
30.07.2002 года была зафиксирована смерть Старухина С.А., 16 сентября 1976 года рождения.
Из официальн
ой справки следует, что смерть наступила от резаной раны паховой области с повреждением правой бедренной артерии, массивным кровотечением.
Родителям выдали труп, сказав, что их сын покончил жизнь самоубийством, но оказалось, что, кроме повреждений артерии, у него имелась рана в области шеи, ссадины на подбородке. Эти телесные повреждения нигде не отразили.
Тем не менее, по факту смерти обязаны были возбудить уголовное дело, назначить судебно-медицинскую экспертизу, в ходе которой установить количество телесных повреждений, их локализацию, механизм образования; допросить свидетелей.
Только тогда можно было сделать объективный вывод о том, каким образом человек ушел из жизни и кто в этом виноват.
Отнюдь, уголовное дело не возбудили.
В ответе прокурора г. Ельца от 15.10.2002 года сказано, что по факту смерти осужденного Старухина прокуратурой г. Ельца была проведена проверка, по итогам которой принято решение об отказе в возбуждении уголовного дела в связи с отсутствием события преступления.